| ОГЛАВЛЕНИЕ |
У Белого моря |
|
Весь 1942-й и часть 1943-го года мы прожили в Нюхче, куда были эвакуированы из Хижозера. Это большое поморское село насчитывало тогда пятьсот дворов. Дома большие, двухэтажные, сараи и хлева под одной крышей. В большинстве домов на втором этаже располагались госпитали. Через Нюхчу проходила железная дорога, построенная перед войной. Железнодорожный мост постоянно бомбили, точно зная, когда повезут раненых. Но мост чудом оставался цел. Это потом мы узнали, что действовал диверсант, сообщавший немцам о поездах. Этого "глухонемого" молодого человека, "эвакуированного", жалели все: кормили, обогревали все, делились куском хлеба. А потом он попался, заговорил! Основное занятие для населения - лов рыбы в Белом море. Почти у всех свои лодки - карбасы. Многие хозяева имеют коров. Пусть мало было хлеба, но была рыба. Рыбу-мелочь продавали и в магазинах. Можно было купить и молоко. Что нас удивляло - это то, что коров кормили рыбой: парили в чугунках салаку, заправляя отсевами. От такой коровьей еды не отказались бы и люди. Жители села дальше Сороки (Беломорска) не ездили. Уклад жизни у них был свой, и речь особенная. Например, пуговица - "банточка", чистое ведро - "котел", женщина - "женка". Эвакуированных называли "кувырканными", их не любили. Да и как нас было любить, когда в каждый дом вселяли по две-три семьи. Голодные дети постоянно просили есть у родителей. Многие люди болели цингой, дистрофией. Правда, местная власть, как могла, помогала приезжим: организовывали выдачу обедов по дополнительным карточкам, продавали недорого желе из морской капусты - очень полезное. Почти насильно заставляли перед обедом пить хвойный напиток. Мама работала прачкой в детдоме и еще стирала халаты для госпиталя. Я ей помогала стирать в детдоме. Дети поступали в детдом истощенные и вшивые. Все белье, включая темные сатиновые трусы, кипятилось. В прачечной стоял полумрак: горела керосиновая лампа, в углу "булькал" котел, тут же сушилось и гладилось белье. Почему-то мне особенно запомнилось, что стирали сатиновые трусы, так как я их ведрами носила полоскать в проруби. Стелила тряпку под коленки и полоскала, время от времени грея руки теплым, неполосканным бельем. Белье не успевало высыхать - приходилось гладить полусырым. Под горячим угольным утюгом слышались маленькие щелчки - это лопались заполненные водой оболочки вшей, затем палочкой выскребались из швов и вытряхивались. Сначала меня тошнило, потом привыкла. За работу в детдоме получали ежедневно два обеда. А сестра Люся все военные годы была "завхозом". Ей, девятилетней, были доверены все продуктовые карточки. Ни разу она их не потеряла и всегда выгодно отоваривала. Даже брат Витя, ему было семь лет, с ребятами ходили на заработки за несколько километров. Кругом - тундра, а он приносил два березовых веника (прутья), за что выдавали двести граммов белого хлеба. Запомнился эпизод из того времени. В одном из магазинов Рыбкоопа лежали с довоенного времени (целая большая полка) ночные вазы - попросту, горшки. Горшки были красивые, с яблоком на боку. Спросом у местных жителей они, явно, не пользовались. Другой посуды в магазинах не было. Эвакуированные быстро раскупили горшки вместо кастрюль. Мы тоже купили. Эвакуированных можно было узнать по горшкам - в столовую за обедами ходили с таким горшком. Это сейчас смешно и грустно вспоминать, а тогда это была обычная посуда. Прошел год войны. Наш учебный год 41-й пропал! Осенью 42-го года я пошла в третий класс.
|